Неточные совпадения
— Ты знаешь, — в посте я принуждена была съездить в Саратов, по делу дяди Якова; очень тяжелая поездка! Я там никого не знаю и попала в плен
местным… радикалам, они много напортили мне. Мне ничего не удалось сделать, даже свидания не
дали с Яковом Акимовичем. Сознаюсь, что я не очень настаивала на этом. Что могла бы я сказать ему?
— Ну, что ж нам растягивать эту историю, — говорил он, равнодушно и, пожалуй, даже печально уставив глаза на Самгина. — Вы, разумеется, показаний не
дадите, — не то — спросил, не то — посоветовал он. — Нам известно, что, прибыв из Москвы, воспользовавшись помощью
местного комитета большевиков и в пользу этого комитета, вы устроили ряд платных собраний, на которых резко критиковали мероприятия правительства, — угодно вам признать это?
Дважды в неделю к ней съезжались люди
местного «света»: жена фабриканта бочек и возлюбленная губернатора мадам Эвелина Трешер, маленькая, седоволосая и веселая красавица; жена управляющего казенной палатой Пелымова, благодушная, басовитая старуха, с темной чертою на верхней губе — она брила усы; супруга предводителя дворянства, высокая, тощая, с аскетическим лицом монахини; приезжали и еще не менее важные
дамы.
В особенно затруднительном положении очутилась Василиса. Она и Яков, как сказано,
дали обет, если барыня придет в себя и выздоровеет, он — поставит большую вызолоченную свечу к
местной иконе в приходской церкви, а она — сходит пешком в Киев.
По берегам реки и на островах растет тонкоствольный ивняк, а на террасе — редкий липовый и дубовый лес. За ним высится высокий утес, которому
местные китайцы
дали название Янтун-Лаза [Янь-дун-ла-цзы — опасная восточная скала.].
— Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны («Да, да, финны», заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, — это татары, монголы («Да, монголы, знаю», заметила для себя француженка), — они все
дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь, только один из
местных типов, — самый распространенный, но не господствующий.
Отец
дал нам свое объяснение таинственного события. По его словам, глупых людей пугал какой-то
местный «гультяй» — поповский племянник, который становился на ходули, драпировался простынями, а на голову надевал горшок с углями, в котором были проделаны отверстия в виде глаз и рта. Солдат будто бы схватил его снизу за ходули, отчего горшок упал, и из него посыпались угли. Шалун заплатил солдату за молчание…
Желающих обстоятельно познакомиться с гиляками я отсылаю к специалистам-этнографам, например к Л. И. Шренку. [К его превосходному сочинению «Инородцы Амурского края» приложены этнографическая карта и две таблицы с рисунками г. Дмитриева-Оренбургского; на одной из таблиц изображены гиляки.] Я же ограничусь лишь теми частностями, которые характерны для
местных естественных условий и которые могут
дать прямо или косвенно указания, практически полезные для новичков-колонистов.
Ст. 469 «Устава»
дает право
местному начальству без формального полицейского исследования определять и приводить в исполнение наказания за такие преступления и проступки ссыльных, за которые по общим уголовным законам полагаются наказания, не превосходящие лишения всех особенных прав и преимуществ с заключением в тюрьме.
«Сосланный в вверенную мне губернию и состоящий при мне чиновником особых поручений, коллежский секретарь Вихров дозволил себе при производстве им следствия по опекунскому управлению штабс-капитана Клыкова внушить крестьянам неповиновение и отбирал от них пристрастные показания; при производстве дознания об единоверцах вошел через жену
местного станового пристава в денежные сношения с раскольниками, и, наконец, посланный для поимки бегунов, захватил оных вместе с понятыми в количестве двух человек, но, по небрежности или из каких-либо иных целей, отпустил их и таким образом
дал им возможность избежать кары закона.
С праздничным причт ходит раз пять в год, причем мужики отделываются трешницами или пятишницами; даже
местный мироед больше двугривенного не
дает.
Действительность представляется в таком виде: стройка валится; коровы запущены, — не
дают достаточно молока даже для продовольствия; прислуга, привезенная из города, извольничалась, а глядя на нее, и
местная прислуга начинает пошаливать; лошади тощи, никогда не видят овса.
Иван Тимофеич принял нас совершенно по-дружески и, прежде всего, был польщен тем, что мы, приветствуя его, назвали вашим благородием. Он сейчас же провел нас в гостиную, где сидели его жена, дочь и несколько полицейских
дам, около которых усердно лебезила полицейская молодежь (впоследствии я узнал, что это были
местные «червонные валеты», выпущенные из чижовки на случай танцев).
А Варвара торжествовала. Она вместе с мужем делала визиты городским
дамам, даже и мало знакомым. При этом она проявляла смешную гордость и неумелость. Везде ее принимали, хотя во многих домах с удивлением. Для визитов Варвара заблаговременно заказала шляпу лучшей
местной модистке. Яркие цветы, крупные, насаженные в изобилии, восторгали Варвару.
Еще не успел он как следует ознакомиться с
местным обществом, как уже стало ясно, что усилия всех первейших в городе
дам направлены к тому, чтоб как можно скорее пробудить в нем инстинкт помпадурства.
В этот вечер в первый раз на угловом кресле я увидел
местного жандармского полковника и рядом с ним полицмейстера. Обыкновенно на этих казенных местах сидели разодетые
дамы, жены, может быть, а мужья, как было слышно, — страстные картежники — предпочитали клуб.
Сыграли мы десять спектаклей, и накануне отъезда Иванов
дал прощальный обед, на котором присутствовали
местные дворяне со своим предводителем.
Старые товарищи раза три одевали его с ног до головы, но он возвращался в погребок, пропивал все и оставался, по
местному выражению, «в сменке до седьмого колена», то есть в опорках и рваной рубахе… Раз ему
дали занятие в конторе у инженера. Он проработал месяц, получил десять рублей. Его неудержимо влекло в погребок похвастаться перед товарищами по «клоповнику», что он на месте, хорошо одет и получает жалованье.
Под навесом среди площади, сделанным для защиты от дождя и снега, колыхался народ, ищущий поденной работы, а между ним сновали «мартышки» и «стрелки». Под последним названием известны нищие, а «мартышками» зовут барышников. Эти — грабители бедняка-хитровака, обувающие, по
местному выражению, «из сапог в лапти», скупают все, что имеет какую-либо ценность, меняют лучшее платье на худшее или
дают «сменку до седьмого колена», а то и прямо обирают, чуть не насильно отнимая платье у неопытного продавца.
Сначала явится разбитной малый из
местных культурных людей и
даст рупиям приличествующее назначение; потом начнется по этому случаю судоговорение, и в Рязань прибудет адвокат и проклянет час своего рождения, доказывая, что назначение рупиям дано вполне правильное и согласное с волей самого истца; и, наконец, Якуб-хану, в знак окончательного гостеприимства, будет дозволено переехать в Петербург, где он и поступит в ресторан Бореля в качестве служителя…
Небольшой город Крылов получил официально имя Новогеоргиевска со времени поступления в него полкового штаба Военного Ордена полка. Широкая, особенно в весенний разлив, река Тясьмин, впадающая в Днепр и дозволяющая грузить большие барки,
давала возможность
местным купцам, промышлявшим большею частию убоем скота для саловарен, производить значительный торг салом, костями и шкурами. Зажиточные купцы, большей частью раскольники, держали свои калитки на запоре и ни в какое общение с военными не входили.
Пока происходили все эти сцены в кабинете, в зале танцевали уж польку. Бойцами на этом поприще оказались только два мичмана, из коих каждый танцевал по крайней мере с девятой барышнею.
Местные кавалеры, по новости этого танца, не умели еще его. Впрочем, длинный Симановский принялся было, но оказалось, что он танцевал одну польку,
дама — другую, а музыка играла третью, так что никакого складу не вышло.
До сих пор я имел честь представлять губернского льва или в обществе, или в его интересных беседах с
дамами, или, наконец, излагал те отзывы, которые делали о нем эти
дамы; следовательно, знакомил читателя с этим лицом по источникам весьма неверным, а потому считаю нелишним хотя вкратце проследить прошлую жизнь, в которой выработалась его представительная личность, столь опасная для
местных супругов.
Этого мало: он ее когда-то знал, он был одних с нею господ, он хотел на ней жениться, но это не состоялось: Голована
дали в услуги герою Кавказа Алексею Петровичу Ермолову, а в это время Павлу выдали замуж за наездника Ферапонта, по
местному выговору «Храпона».
В рассказах о нечистоте
местных нравов много неправды, он презирал их и знал, что такие рассказы в большинстве сочиняются людьми, которые сами бы охотно грешили, если б умели; но когда
дама села за соседний стол в трех шагах от него, ему вспомнились эти рассказы о легких победах, о поездках в горы, и соблазнительная мысль о скорой, мимолетной связи, о романе с неизвестною женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии, вдруг овладела им.
— Для удовлетворения
местных потребностей достаточно нескольких лавок и двух базарных дней в неделю; назначение ярмарок должно быть более важно: они должны оживлять край, потому что
дают сподручную возможность
местным обывателям сбывать свои произведения и пускать в движение свои капиталы, наконец обмен торговых проектов, соглашение на новые предприятия… но ничего подобного здесь нет.
Мы желали бы, чтоб наш свод известий, доселе напечатанных, о трезвости
дал возможность людям, проживающим в разных местностях, дополнить этот перечень
местными известиями.
В Улангере, до самой высылки из скитов посторонних лиц (то есть не приписанных к скиту по ревизии), жили две дворянки, одна еще молоденькая, дочь прапорщика, другая старуха, которую
местные старообрядцы таинственно величали «
дамою двора его императорского величества».
В Х-ом общественном клубе с благотворительной целью
давали бал-маскарад, или, как его называли
местные барышни, бал-парей. [Парадный бал (от фр. bal parе).]
В десять часов колокол прозвонил к завтраку. Наши путешественники не решились идти в столовую в дезабилье и переоделись. И хорошо сделали, так как все мужчины явились в пиджаках и кургузых вестонах из чеченчи или ананасовых волокон и в крахмальных рубашках. Девицы, по
местному этикету, тоже были в европейских платьях и затянуты в корсеты, и только
дамы явились в своих легких одеждах.
«Без паспорта, — мысленно повторил он. — А по какому виду будет она теперь проживать? Ну, на даче можно неделю, другую протянуть.
Дать синенькую
местному уряднику — и оставят тебя в покое. Но потом?»
В первый раз в жизни видел он так близко смерть и до последнего дыхания стоял над нею… Слезы не шли, в груди точно застыло, и голова оставалась все время деревянно-тупой. Он смог всем распорядиться, похоронил ее,
дал знать по начальству, послал несколько депеш; деньги, уцелевшие от Калерии, представил
местному мировому судье, сейчас же уехал в Нижний и в Москву добыть под залог «Батрака» двадцать тысяч, чтобы потом выслать их матери Серафимы для передачи ей, в обмен на вексель, который она ему бросила.
В ту зиму уже началась Крымская война. И в Нижнем к весне собрано было ополчение. Летом я нашел больше толков о войне; общество несколько живее относилось и к
местным ополченцам. Дед мой командовал ополчением 1812 года и теперь ездил за город смотреть на ученье и оживлялся в разговорах. Но раньше, зимой. Нижний продолжал играть в карты,
давать обеды, плясать, закармливать и запаивать тех офицеров, которые попадали проездом, отправляясь „под Севастополь“ и „из-под Севастополя“.
Только с половины мая приезжала в Дерпт плохая труппа из Ревеля и
давала представления в балагане — в вакационное время, и то за чертой города, что делало места вдвое дороже, потому что туда приходилось брать извозчика (Такой остракизм театра поддерживался и пиетизмом
местного лютеранства).
Писал под мою диктовку
местный семинарист из богословского класса, курьезный тип, от которого я много слышал рассказов о поповском быте. Проработав до вечерних часов, я отвозил его в семинарию, где отец ректор
дал ему дозволение каждый день бывать у меня.
Лавочники, мечтающие о сбыте лежалой заржавленной колбасы и «самых лучших» сардинок, которые лежат на полке уже десять лет, трактирщики и прочие промышленники не закрывают своих заведений в течение всей ночи; воинский начальник, его делопроизводитель и
местная гарниза надевают лучшие мундиры; полиция снует, как угорелая, а с
дамами делается чёрт знает что!
В самый разгар гулянья, часу в четвертом, в губернаторском павильоне, построенном на берегу реки, собралось греться
местное отборное общество. Тут были старик губернатор с женой, архиерей, председатель суда, директор гимназии и многие другие.
Дамы сидели в креслах, а мужчины толпились около широкой стеклянной двери и глядели на каток.
Вскоре стало известно, что из четырех сестер милосердия, приглашенных в госпиталь из
местной общины Красного Креста, оставлена в госпитале только одна. Д-р Султанов заявил, что остальных трех он заместит сам. Шли слухи, что Султанов — большой приятель нашего корпусного командира, что в его госпитале, в качестве сестер милосердия, едут на театр военных действий московские
дамы, хорошие знакомые корпусного командира.
В обоих госпиталях штатные сёстры из московской общины сестёр милосердия «Утоли моя печали», но кроме того, есть и сёстры-добровольцы из
дам местного высшего общества, Н. М. Конге, жена подполковника, изящная Л. П. Лазаревич, дочь генерала, начальника
местного инженерного округа, г-жи Логинова и Мезенцова.
— Наконец-то!.. — со злобною радостью воскликнул Петр Иннокентьевич. — Действительно, хитро придуманный способ, чтобы за спиной отца вести переписку с каким-то жиганом. [Жулик —
местное выражение.] Давай-ка сюда.
Удалив из комнат набежавших лишних людей, полицейский офицер, в присутствии ахавшего хозяина и двух понятых, приступил к составлению акта,
дав знать о случившемся
местному судебному следователю и прокурору.
Савин привезен был в
местный участок в каком-то отупелом, бессознательном состоянии. Ни в чем, что происходило с ним там, он не мог даже впоследствии
дать себе отчета.
Чтобы оградить Маргариту Николаевну от всяких случайностей и полицейских невзгод, а главное придирок ее мужа, Николай Герасимович придумал продать ей Руднево и этим
дать ей положение в
местном обществе и возможность получения, как дворянки и землевладелицы, вида на жительство от
местного предводителя дворянства.
Большой руки ловелас, он стал в короткое время кумиром провинциальных
дам и девиц, а со своей стороны начал усиленно ухаживать за хорошенькой дочкой одного из
местных купцов-миллионеров.
Все стены расписаны фресками, в огромных передних со сводами и колоннами помещаются целые музеи античных вещей помпейских раскопок, а также
местных неаполитанских произведений. На лестницах выставлены разные вазы и статуи
местных скульпторов, коридоры всех этажей представляют собой картинные галереи, а сами художники положительно не
дают вам прохода, указывая и восхваляя свои произведения, и предлагают купить их.
Только что успел остыть труп покойника, Прасковья
дала знать
местной полиции, чтобы она прибыла для освидетельствования движимого имения и опечатания его.